С коллегой Петром, научным сотрудником того же института, где в начале своей камчатской карьеры работал и я, мы получили возможность добыть снежного барана, да не одного. Краеведческий музей имел разрешение на отстрел трех экземпляров этого зверя.
ФОТО: SHUTTERSTOCK
Дело было зимой. Нас на вертолете забросили на реку Тимоновскую, что в верховьях Авачи, как раз на ту поляну, где ныне находится туристическая база Елизовского предприятия «Сокжой».
Первым делом мы поставили палатку, установили печь, наготовили дров для ночлега и, конечно, подались к горячим ключам.
Накупались вволю, нагрелись с запасом на несколько дней. Слишком некомфортно было после ванн сушиться и переодеваться на морозе тридцать градусов.
Избушку рядом с источниками тогда еще не построили. Посмотрели на икону Казанской Божией Матери, что была прибита к дереву вблизи ключей, бросили несколько монет в кружку для пожертвований.
Как оказалось позже, эту икону мы видели последний раз: через полгода здесь ее уже не было — кто-то утащил.
В первый же день, под вечер, по левому борту ущелья, на обдуваемых ветрами «лбах» увалов мы увидели стадо толсторогов. В это время был гон. Животные держались смешанными табунами, около одного самца находились три-четыре самки с потомством двух последних лет.
Это было удобно, так как за одну охоту можно было добыть сразу трех зверей и из их шкур впоследствии изготовить группу. Два-три дня охота не удавалась, затем запуржило. А когда вновь установилась хорошая погода, бараны сместились куда-то подальше.
ФОТО: SHUTTERSTOCK
Три-четыре выстрела — и взрослый самец, самка и сеголеток наши. Однако когда осмотрели добычу, то оказалось, что только шкура крупного самца пригодна для изготовления чучела.
Сеголеток для этого был негоден: пуля, попав в кость, развернулась и на выходе вырвала громадный кусок шкуры, который двумя ладонями не прикроешь.Пришлось проводить разведку на противоположной стороне реки.
Тут все было проще. Местность удобная, имелась возможность подходить к зверям с разных сторон. Так и поступили.
Петр пугнул животных, они вышли ко мне на расстояние уверенного выстрела.
А самка, падая со скалы, зацепилась за острый выступ, и волос на одном боку ободрался. Для таких охот необходима специальная подготовка стрельбы, выбор более-менее пологого места и, пожалуй, оружия с такими патронами, которые не наносят трофею сильных повреждений.
Заключительным аккордом наших злоключений с добычей зверя для изготовления чучела стала традиционная охотничья привычка удалять определенные части тела самцов баранов, которые символизируют их «мужское» достоинство.
Что я и сделал первым делом после охоты, иначе из-за сильного запаха мясо, особенно в период гона, становится непригодным в пищу. Мы стащили добычу вниз, почти к самому лагерю, тщательно измерили по правилам, необходимым для таксидермических работ.
И в это то время прилетел мой будущий хороший знакомый и даже помощник в охоте на снежных баранов — Тимоновский ворон.
Он уселся на макушке близстоящей чозении и начал «уговаривать» нас поделиться добычей, демонстрируя весь диапазон звуков, свойственных этому виду и позаимствованных со стороны, — от обычного вороньего кар-кар до нежнейшего насвистывания почти угадываемой мелодии популярной песенки (либо наслушался от отдыхавших на горячих ключах туристов, либо «взял» в свой репертуар из приносимого ими радиоприемника).
Разделали мы свои трофеи. Свернули для заморозки шкуру, а изъятую у рогача достопримечательность забыли на бревне вместе с другими частями туши.
Часть добычи унесли к табору и там перед переноской ее на вертолетную площадку немного передохнули, попили чаю. Вернулись минут через сорок.
Первое, что я увидел, — наш новый знакомый сидел на том же дереве и преспокойно «добивал» остатки самцового достоинства нашего трофея. Стрелять не стал — сам виноват, да и поздно уже было.
ФОТО: SHUTTERSTOCK
Действительно, птицам принято отказывать в наличии у них обоняния, по крайней мере в процессе поиска пропитания. Исследователи считают, что в основном они используют зрение.
Лишь некоторым падальщикам «позволено» находить пищу по запаху — грифам, сипам. А может быть, все не так, и вороны «плевать хотели» на то, что им «позволяют» орнитологи?
Интересно, почему ворон для своей трапезы выбрал именно эту часть барана, ведь рядом лежали другие куски мяса, освобожденные от шкуры, весом не больше того, что утащил ворон? Петро смеялся: гурман наш сосед, пищу, как медведь, любит с душком.
Вот наш ворон унюхал и утащил что больше понравилось. Возможно, конечно и другое объяснение: иные куски мяса без шкуры прихватились морозом к коре валежины, и ворон не смог их оторвать.
В связи с этим случаем мне вспомнилась моя первая «иностранная» охота, которую в порядке служебных обязанностей пришлось организовать для иранского принца Абдора Резы Пехлеви в северных отрогах Тянь-Шаня.
Принц все время пытался найти возможность добыть архара, несмотря на объяснения, что именно в Джунгарском Ала-Тау этих зверей мало, а где они есть, туда невозможно попасть из-за напряженных взаимоотношений с Китаем.
Позже его повар объяснял своему коллеге из наших, что тестикулы архара для принца чуть ли не ритуальное лакомство, которое готовится каким-то особым образом. Может быть, и Тимоновский ворон что-то знал об особых гастрономических свойствах этого продукта?
Ведь не случайно он позднее стал моим проводником во время охот на снежного барана. Наверное, проникся…
С тех пор мне как-то неловко заходить в наш краеведческий музей, где «искалеченный» с моей помощью экспонат стоит укором моему былому пристрастию к некоторым охотничьим традициям.
А еще мне до сих пор неизвестно, почему эта деталь рогачей баранов пользуется таким вниманием у воронов и иранских принцев.
